сопромаТ

Изначально выбираю хождение по траектории Т от условной границы, разделяющей районы: встречаю тупики - непроходимые дебри: груда обвалившейся метлахской плитки, брошенные птичьи гнезда в зарослях. Крапива. Одичавшая ежевика. Виноград на конструкциях революционных кроватей. Вкопанные покрышки, переделанные в клумбы. Исхудалые мешки цементной крошки. Проваленная под весом Хроноса, раненая забвением, территория. И повторяющийся мотив: стены-стены, заборы-заборы. Шаг сбивается. Бывает. Я зажигаю «крикет» внутренней речи, обращаясь к представленной мною стене в пейзаже: «Не молчи! Подскажи, как мне быть?» Представилась: «БРОНЗОМ» «Скульптурно так представилась...», - огибаю металл слова.

Побродив под окраинными облаками, в эпицентре не различить тучных метаморфоз. Устаю от блуждания у стен и вдоль. Хотение пить. Выпив воды, вижу выступ в тени акации. Присесть бы. Тону в улюлюкающем цикании. В гипнозе оазиса слышу беседы:

Беседа первая: Будто оглохшая, овитая шепчущим плющом, стена из кирпича с обшарпанными знаками: кР А С и К р ас и крат сиииКк к рась и расььь иккр ааась

«Заикаешься через плющ? Просишь новый костюм? Ааа, догадался: покоя... медленного, независимого, под солнцем и дождём, снегом и ветром, во влаге руинирования».

В рюкзаке, зарывшись под подкладку, дремлет карандаш (темнота наслаждается наличием этого крохотного твёрдого куска дерева, способного силой графитового сердца изобразить ее, цветность, предметность).

Стена заикается: кР А С и К р ас и крат сиииКк к рась и расььь иккр ааась

«Тьма - это счастье,» — крепнет в убеждении рюкзачный шов, — «свобода для тебя - источник распущенности. Я надёжно укрою твою, карандаш, силу, научу тебя устроению счастья внутри». Туже сжимались рёбра карандаша: «Чтобы чего не умыслил, не развил способность представлять без ведома указующего перста тьмы».

Поманив пальцами, я подцепил за острие - выскользнул. Схватил во второй раз -отдернулся. Тогда перевернул вверх дном рюкзак и со всей возмутимостью, шлепнул по рюкзаку ладонью - в темноте рюкзака пискнуло. Нехотя, слизень, опутанный нитками, показался. Ухватил, и с хрустом рвущейся ткани, вытащил его за грань склизкого бока наружу.

Я не придал значения писку, а зря.

Во время, улучив момент растерянности, пальцы крепко овили бока, направив покорный усик грифеля на прогулку, вдохнуть свежих сил начинающейся осени Послушной рукой вывел на стене: онешарко онешарко онешарко. Но стена была глуха, ее сознание обрядилось в скит. Бубнеж плюща утих.

Выведенное преобразило поверхность. Очарованный, я не решался оторвать влюблённых глаз от грифельного сердца рисунка. Завершённым глазело на меня произведение.

В этом впечатлении немое сообщение стены раскрылось для меня: Значит и ей есть зачем!

Многие ли созерцают стены мимо которых спешат ежедневно ? Поверхности оных полны разума безумия и ощущения его неизбежности, бледного, как мороженная треска, яростного, как счастье тьмы. Если стены имеют разум, есть ли у такого разума предел ? Вижу ли я предел познания вещества жизни или его энтропии ? Многие ли заглядывают за стены, либо уже перешагнули их ?

Беседа вторая: У стены высокий сорняк, крапива. Направить все своё внимание на стену не получается - слои эмали на поверхности подобны укусам крапивы, локализованы жжением на конкретном участке, а жжение— уже отвалившимся, хрупким пластинам у подножия облезлой. Я пытался рассредоточить внимание, но боль вела за собой.

Так внимание срастается с объектом.

Грузом немота навалилась на плечи — бетонная балка, готовая сравнять со стеной, расплющить собственной тяжестью, добавив к своему экстерьеру плитку мяса и костей. Во рту заявили о себе крупинки песка, шкрябча зубы о язык, горло першило птичьей вишней. Сухой кашель замедлял мысль: а что если немота возьмёт верх ? Я, негодуя, собрал остатки влаги, плюнул. Плевок, не долетев до стены, свернул вскружившийся песок. Комком упал подле, в крошево шифера. Шифер отполз. Кладка стены местами медленно вздымалась, было похоже, что у стены растут уши. Взметнулся песок. В попытке отгородиться, закрыл рот воротом футболки, не помогло. Вихрь, проникал через канал слуха. Во рту полыхнула Гоби, колодец горла в конец пересох, ворча, вороча челюстью, вычерпал перемешанные песок со слюной, отторг, комок угодил точно в ухо стене. Обвалилась пластина. Шмяком вошла в ухо речь стены.

Беседа третья: Изображены августовские ромашки, васильки, бабочка, гладиолусы. Казалось, всё стремилось внутрь - блекло за свою видимость, вводя меня в недоумение, относительно дальнейшего направления по «Т». Может, так стена пыталась перерасти себя, монохромно съедая цветность изображённого. «Если останусь здесь - засосёт в топь, замкнусь в стене! Куда же мне расти?» — задался я вопросом, смотря на мутацию. « В шаг? Следуя изначальным условиям?...И почему я обязан следовать принятому решению? Эти условия пришли мне на ум или мне их внушили?»

Дверь ДК отворилась, во мрак помещения метнулись звуки снаружи и мой умоляющийся взгляд. Силуэты, копошащиеся во мраке, впитывали уличное клокотание. Растерянно, человек в молчании стоял у стены, будто уговаривая неведомого собеседника. Пот, струями катился по его вискам, щекам, на ворот футболки. На лбу проснулась вена. Из полумрака проёма возникло: «Вы кого-то ищете»? Машинально ответил: « Метод эээ роста»

Искал я подход к стене, и совсем расстроился в отсутствии хоть как-то перейти к беседе, как: «Идите к центральному», — прозвучал голос.

Дверь тренькнула, в попытке выразить несказанное – захлопнулась. Сквозь на меня смотрел, сливающийся с, отраженным от дверного остеклённого полотна, силуэт. Его лицо – лицо без черт индивидуального, было моим и одновременно чужим. Нить, возникшего в уме сомнения, натянулась.

Попытка двери открыть для я ненадёжность бесед со стенами, оказалась удачной. Макушки деревьев сдвинулись к вышине. В туниках стен сыпался кирпич.

Я, бросив невразумительное «блгдрю», спустился по лиственничным ступеням, чуя затылком неискренность мною произнесённого.

Оторвавшись от роста стены, взгляд упал на шесть сосен обложенных плиткой у основания, образующих нечто вроде О. Форма напоминала круг - фигура имеющая внешнюю солнечную и внутреннюю, как бы теневую, сторону.

Из шишек сосен - креплениях на опорах освещения, заиграла мелодия, повыскочили зерна.