Сладков и Яблоков

Это два моих бывших ученика, девятиклассника, которые приснились мне на днях. И проснулась я в холодном поту.

ТОГДА

Из школы я уволилась десять лет назад, проработав год. И очень редко вспоминала этот недолгий эксперимент, на который решилась, несмотря на все попытки знакомых меня отговорить. Я подумала: как это так — выучилась на педагога и даже не попробую по специальности поработать? Рада, что попробовала, поняла, что это совсем не мое. Уж точно не школа.

Мне тогда было 22. Я училась на первом курсе магистратуры и нашла работу в общеобразовательной школе — по совместительству кадетской. Училки английского там менялись чуть ли не каждый год, поэтому постоянно были вакансии. «Кадетскость» выражалась в том, что все дети с пятого класса носили «горку» (камуфляжный костюм), каждое утро начиналось с построения, классы были специализированные — типа «казачий» или «спецназ». Помимо классных руководителей за каждым классом был закреплен офицер-воспитатель. Как правило, это были военные, вышедшие на пенсию. Очень серьезные дядьки. Училки тоже классические — «вросшие» лет за двадцать в эту школу (часть корабля, часть команды).

Зато мое методическое объединение — иностранных языков — оказалось вполне нормальным и дружелюбным. Все молодые: мне 22, моей напарнице Лидии Сергеевне — 26, Наталье Сергеевне — 25, Оксане Андреевне — 27, а нашему руководителю объединения Евгении Борисовне — 34. Никто не крысился, все в меру дружили, но без фанатизма. Когда я ушла из школы, у меня остались о них приятные воспоминания, и я была бы совсем не против когда-нибудь пересечься, спросить: «Как дела?», попить чаю и поболтать.

Практически сразу я поняла, что английский язык в этой школе никому не нужен — ни ученикам, ни директору, ни учителям. Просто потому, что он не нужен для поступления в военные учебные заведения. Поэтому мы, училки английского, считались кем-то несерьезным.

У меня было два вторых класса, и с ними было очень тяжело, дети совсем маленькие; два пятых, и с ними было классно; и один седьмой, в котором меня как-то спросили:

— Анастасия Петровна, а вы курите?

— Нет, — говорю я.

— Тогда о чем с вами можно разговаривать, — отвечает тринадцатилетняя Марина.

Потом они, правда, нашли мою страницу в ВК, а там — мое фото с сигаретой. В общем, седьмой класс был тяжелым, и мы по большей части выясняли отношения, а не учили английский. Был еще восьмой класс. С ними не было тяжело, но к учебе они относились очень несерьезно, потому что все уже примерно понимали, куда пойдут учиться, и конечно, английский им там был не нужен.

Самый старший был девятый, уже такие раскачанные дяди и дерзкие девушки — подростки шестнадцати лет.

Я стала их шестой учительницей английского в этой школе. Большинство не умело даже читать, и, к моему стыду, ситуация не сильно изменилась к концу года. Эти работали не на знания, а на оценки; часто после выполненных заданий в голове у них ничего нового не появлялось, но начинался торг со мной за оценку повыше.

В этом классе учились два друга, я их запомнила, потому что частенько приходилось делать им замечания, и звучные фамилии Сладков и Яблоков легко всплыли в памяти спустя десять лет. Помню, как-то эти гении прогуляли три моих урока подряд. Каждый раз мне их одноклассники говорили, что они на соревнованиях, а потом классная руководительница поймала их курящими за школой — она была тертый калач, не то что я.

Сладков и Яблоков сидели вместе. Оба раскачанные (спорту в этой школе уделялось больше внимания, чем английскому), они выглядели как два дядьки в военной форме. Но когда начинали разговаривать, то звучали как пятиклассники. Когда я делала им замечание, следовало вот такое детское:

— Анастасия Петровна, а че я сразу?

— Что сразу Сладков?

— А че сразу Яблоков?