Стихотворения английских и американских поэтов о Второй мировой войне в переводах Яна Пробштейна

Х. Д. (Хильда Дулитл, 1886–1961)

Хильда Дулитл (Х. Д.), для которой Эзра Паунд придумал и литературный псевдоним, и «домашнее имя» Дриада (лесная нимфа, покровительница деревьев), родилась в городке Вифлеем (Бетлехем), в Пенсильвании. Мать Хильды Хелен (урожденная Уолле) состояла в моравской церкви, преподавала музыку и живопись в Моравской семинарии, где училась и Хильда, а ее отец был профессором астрономии. Х. Д. стояла у истоков имажизма наряду с Эзрой Паундом, Ричардом Олдингтоном и Ф. С. Флинтом. Она была своеобразным образом имажизма — высокая, статная, водившая знакомство почти со всеми знаковыми фигурами своего времени, в 1933 г. читавшая стихи перед будущей королевой Елизаветой II. Поэзия ее, с одной стороны, следовала канонам имажизма, с другой — глубоко коренилась в античности, и особенно — эллинистической традиции. Вместе с тем ее поэзия полна и феминистических мотивов — не случайно Х. Д. «вновь открыли» в 1970-х, на волне набиравшего силу феминизма. Более поздние ее книги эзотеричны, в частности триптих «Трилогия» — три поэмы, посвященные Второй мировой войне, блицкригу и бомбардировке Лондона, которые многие сравнивают с «Четырьмя квартетами» Т. С. Элиота.

I. Из поэмы «Не падают стены»

Посвящается Брайхер 

*Карнаку 1923
Из Лондона 1943*

[1]

Происшествие здесь и там тоже со старой городской площади твоей (и моей) ограды исчезли (пошли на оружье)

бесцветны мглистая серость и мгла, но куриц, заяц и Луксора пчела к неизменной цели стремятся все же

среди зелени, розово-алого, ляписа продолжают провозглашать из каменного папируса:

там, как и здесь, руина раскрыла гробницу, храм; войди туда, как сюда, где нет дверей:

алтарь лежит, небу открыт, падает дождь там и здесь зыблется песок, но выстояла вечность:

повсюду дождь, но так же, как рухнувшая крыша вскрывает запертую комнату, /запечатанную

так сквозь наше запустенье/ разоренье зашевелились мысли, прорастает в нас сквозь мрак вдохновенье:

неосознанно возглашает Присутствие Дух; дрожь охватывает нас, как древле Самуила,

дрожа на знакомом перекрестке, мы не знаем, кто мы, не известны другим, Пифийские пророчества — мы переходим

в другой подвал, к другой расщепленной стене, где убогая утварь смотрится как раритеты в музее;

нас ничему не научат Помпеи, — нам известно вулкана шипенье, ужасной лавы медленное струенье,

давленье на сердце, легкие, мозг, готовые взорваться в хрупком сосуде (сколько может выдержать череп!):

над нами — Апокрифический огонь, под нами — шатается земля, оседает пол, наклоняется мостовая,

где катаются люди, пьяны от нового ошеломленья, колдовства, чертовщины, —

не создан был каркас для такого шока с ужасом вкупе, но выдерживает все же костяк—

плоть? расплавилась она, сердце сгорело, мертвый уголек, сухожилия, мышцы порваны, оболочка расчленена

но держится костяк: мы прошли огонь — нам интересно: кто спас нас? зачем?

[2]

Зло хозяйничало на земле, Добро обнищало, в печали;

Зло обещало приключенья, Добро раздобрело от самомненья;

Диа-вол за нами шел, уловлял, как Иегова;

Добро было безвкусным стручком: вылущены бобы, чечевица и манна —

они гневались, когда голодая, мы жаждали пищи, Господь;

они вырвали амулеты из наших рук, нет милости, говорят, в заклинаньях,

но всегда глядят в две стороны боги, давайте древние поищем дороги

ради верных рун и правдивых чар, древние ценности возродим;

не слушайте, если кричат, что наша красота, — Изида, Астарта или Иштар —

шлюхи; ты глядишь назад, с рвением взыскуя древних благ;

а сердце твое, к тому же — это мертвый рак,

они продолжают и твой ритм — дьявола гимн,

стило твое в ржавую сублимацию погружено, как можешь ты вычеркнуть

несмываемые чернила палимпсеста прошлых злоключений?

[3]

Давайте, однако, спасем Скипетр, жезл власти;

он увенчан головкой лилии или бутоном:

се — Кадуцей; умирающим он несет исцеленье;

либо оживляя мертвых, он несет свет живым.

[4]

Есть чары, например, в каждой ракушке морской:

неумолчный морской прибой сокрушить не в силах коралл,

кость, камень, мрамор вытесаны внутри мастером этим,

раковины моря: устрица, двустворчатые, моллюски

сотворил мастер каменщик каменное чудо

и все же сей вялый, аморфный отшельник изнутри, как планета

чувствует конечность, ограничив орбиту

бытия, свой дом, собор, алтарь, храм:

он отпирает порталы в установленные интервалы:

голодом подсказан, открывается приливу, —

но бесконечно ли? нет, ничего чрезмерного:

я ощущаю собственные пределы, захлопываются мои раковины-челюсти,

когда вторгается безграничность, вес океана; бесконечность вод

не может меня расщепить, яйцо в скорлупе; закрыт, завершён, бессмертен

круг, я знаю тягу прилива, знаю, как он баюкает тишь молчаливо,

а также луну; осьминожий мрак

бессилен против ее холодного бессмертья;

так что и я по-своему знаю, что кит не сможет меня переварить —

будь тверда в своей малой, статичной, ограниченной

орбите и акулья пасть внешних обстоятельств

изблюет тебя тогда: будь неудобоварима, неуступчива, тверда

так что, живя внутри себя, ты породишь себя из себя

бескорыстно, — эту бесценную жемчужину.

………………………………………

[41]

Сириус: в чем этой тайны суть?

ты — семя, злак рядом с песком,

заключен в чернозем, в пахотную землю

Сириус: в чем этой тайны суть?

тебя утопили в реке;

весенние ручьи распахивают шлюзы.

Сириус: в чем этой тайны суть?

там где жар ломает и расщепляет пустынь песок

ты — снежный туман, бел, как цветок.