Во сне, который вряд ли кто забудет, У рыбы догнивала голова, А к нам ходили правильные люди И говорили верные слова.

Другие — те, кто с нами был вначале, Теперь столбом стояли на пути И нам шептали, плакали, кричали О том, что может здесь произойти.

А мы, устав от липких откровений, Боясь бесповоротно онеметь, Шли в город, не по-зимнему весенний, Орали песни, взламывали клеть.

И всё плохое, что тогда случалось Со всеми нами, вспыхивало вдруг, На мелкие осколки рассыпалось И разлеталось блёстками вокруг.

Лежачего не бьют вторые сутки. Вот он лежит один на мостовой, Лицо упрятав в кожу старой куртки, И выглядит почти что как живой.

А люди ходят мимо, сторонятся, От страха проливают молоко. Вставай, лежачий, хватит притворяться. Твои обидчики умчались далеко.

Иди домой, лежачий, хрен с тобою. Забудь про восемь дырок в животе. Ведь дома кот голодный жрёт обои И газ не выключен на кухонной плите.

Мерный гул издалека. Отнимается рука. Поутру в одном из окон появляется река.

Прорастают фонари, Как на улице в Твери. Всё меняется снаружи, всё меняется внутри.

Хочешь верь, хочешь не верь, Но вокруг и правда Тверь. Я встаю, иду на кухню, не могу нащупать дверь.

Снова день, сменяя ночь, Начинает всё толочь. Город плавится и блекнет, я хочу ему помочь.

Разрушаются дома, В мире царствует зима. Выпирают в небо сопки, катит воды Колыма.

За стеной поёт Кобзон, Вышки омчаковских зон. Ледяная пустошь жадно пожирает горизонт.

Оседают берега, Отнимается нога. В воздухе висит, прищурясь, лик извечного врага.