СКЛЕП

В пятницу умер президент, а в субботу умерла моя мама. Эти два трагических события спутались во мне. Я безудержно плакал несколько дней. Помню, меня несли на руках и кто-то ласково шептал: «Валерик, это же твоя мама, не бойся». Но мамы больше не было, и я боялся.

Потом было прощание с правителем. Мы смотрели его по телевизору. Отец рыдал, не сдерживаясь. Показали огромный черный гроб. В нем лежал кто-то большой и сильный. Я отвернулся. Я боялся, что там лежит мама.

Моросили дожди.

Маму похоронили так быстро, словно ее никогда не существовало. Я не поехал на кладбище, заболел. Пил таблетки, пил кислый клюквенный морс и слушал радио. Голос популярного диктора монотонно рассказывал, как ужасна наша утрата, как беззаветно преданно идеалам страны было сердце безвременно почившего правителя, как мы скорбим и сожалеем. Я снова заплакал. Повысив голос, диктор начал рассказывать про наших египетских друзей, и я заснул.

Проснулся среди ночи оттого, что отец громко ругался с дядей Женей. В углу сидели зареванные тетя Вита и тетя Наташа.

— Это естественный исход, — кричал папа.

Дядя Женя посмеивался.

— Нет, я так не могу, — сказала тетя Вита и вышла.

Открыла дверь в мою комнату, обняла меня. Я не притворялся, что сплю, и сидел в кровати на коленях, накрывшись одеялом, как палаткой. Он тети пахло водкой.

— Закопают нас, Валерочка, — рассмеялась она, — по египетскому обычаю. Неплохо, да?

Я не знал, что ответить. Уже утром понял: тетя не несла пьяный бред. В газете на первой полосе сообщение:

В связи с безвременной кончиной президента Российской Империи Сергея Игоревича Раут-Миронова Пиатого объявляется месячный траур. Похороны пройдут по египетскому обычаю после возведения склепа.

Ниже мелким шрифтом подробности. Обычно я не читаю то, что написано мелким шрифтом, но мне нездоровилось, делать было нечего, в окно стучали ветки, на кухне гремели посудой. Я начал читать, спотыкаясь на каждом слове. Когда до меня дошел смысл прочитанного, побежал искать отца.

— Папа, — закричал я, толкая тетю Наташу, которая загородила вход на балкон, где он по обыкновению сидел с сигаретой.

Отец зевнул. Я сел рядом. По-свойски. На корточки. Стал рассказывать и сразу же по его снисходительному взгляду понял, что он знает.

— Они ведь не могут…

— А как ты хотел, — хмыкнул отец, — он президент. Понимать надо.

— Я жить хочу, — сказал я и почувствовал, что глаза снова наполняются слезами.

— А я не хочу, — серьезно произнес отец, — какая уж тут жизнь. Умерли. И он. И она… — неожиданно закончил он.