Черный квадрат

Отрывок из рассказа, входящего в сборник «Безмятежность»

От автора: «Рассказ об активистах, задержанных на антивоенном митинге. Героев привозят в отделение полиции и применяют к ним пытки. Повествование в рассказе ведется от лица трех персонажей: полицейского, а также двух задержанных — новичка и опытного; здесь говорит опытный».

Что увидел задержанный № 2

Все знали: за буквы на плакате, любые, заберут гарантированно. Но, как выяснилось, теперь забирают даже без лозунгов: за звездочки, за цитаты из стихов, даже за черные квадраты и белых голубей — мы их использовали, чтобы показать боль и ужас без слов, а еще воззвать к миру, хоть это и бесполезно. Система перешла в терминальную стадию и пожирала все вокруг.

Мусора заходили на улицу колонной, каждый держал руку на плече впереди стоящего. Так им спокойнее. Потому что они чувствуют, что вместе. И так сложнее разбить их цепочку. Нам бы делать то же самое. Но почему-то мы всегда поодиночке.

Каждого задержанного, в том числе этого бедолагу, мусора тащили всемером. Он вырывался и кричал: «Вы беспредельщики!» Но они не отвечали. Менты, как и ожидалось, голубей и черных квадратов не поняли — вряд ли они, подобно нам, испытывали боль и скорбь. Их, скорее, одолевал охотничий азарт. И немного — страх, от которого они еще сильнее зверели. Я чувствовал это, хоть и не видел их лиц, скрытых за забралами шлемов.

Людей на улицах просто паковали. Сначала выцепляли тех, кто поприметнее (кричащих, активных и с плакатами), а потом, когда приметные кончились, — всех подряд из толпы. Даже обычных прохожих. Это, впрочем, уже давно никого не удивляет.

Его, однако, удивило. Он смотрел на мир широко раскрытыми детскими глазами, в которых читались праведный гнев, возмущение и оторопь. Я сразу понял: вышел впервые. На его черном плакате была надпись: «Как вам не стыдно?» Большими буквами цветов российского триколора. Да уж, брат, подумал я. Самое время спросить их об этом. Человеку, который задается риторическими вопросами, в ОВД придется нелегко.

Прохожие снимали на телефоны. Так каждый раз. Толпа ментов избивает дубинками безоружных людей, а проходящие мимо обыватели останавливаются в сторонке, приложив ладонь ко рту, тихонько охают и снимают на телефоны. Хотя, может, и хорошо. Тысячи роликов с мусорским беспределом наводняют интернет в тот же день. Осталось только, чтобы все, кто их смотрят, однажды осознали простую истину: не спрашивай, по ком звонит колокол, он звонит по тебе.

Нас засунули в автозак и повезли. Дороги были грязные, пазик то и дело увязал в мокром февральском снегу, а в один момент чуть не перевернулся. Менты утрамбовали в автозак человек тридцать. Скоро стало нечем дышать. На нас менты не смотрели, переговаривались о чем-то своем.

Среди чужих лиц я увидел и этого бедолагу. Выглядел он жалко, но храбрился. Он совсем не понимал, что происходит и как ему вести себя дальше. Пытался поговорить с ментами на своем интеллигентском языке. Они смеялись и отмахивались, для них эти блеющие разговоры — признак слабости. Есть менты, конечно, которых можно разговорить. Но только не на протестах. Можно разболтать мусора, если он тебя взял с бутылкой пива в центре. Если покажешь, что свой в доску, даже отпустят. А когда сцапали на протестах, такого не жди. Мусора все наэлектризованные. Последняя человечность из них уходит, остаются только субординация и чувство локтя.

Я кое-как протиснулся к нему, оттеснил от ментов и спросил, бывал ли он раньше на митингах. Он смущенно ответил, что вышел в первый раз, и принялся рассказывать мне во всех подробностях, что его на это сподвигло.

— Все это здорово, но сейчас неважно, — прервал я его. — Вы знаете, что нужно отвечать полицейским?

Он не знал. Он вообще ничего не знал. Он даже не взял с собой запасной телефон и воду. Вышел, как на прогулку. Столько этих карточек, гайдов, объяснений раскидано по интернету уже много лет — но они все равно продолжают выходить зеленые.

— Запоминайте внимательно, — сказал я.

Я пытался говорить как можно более емко: пятьдесят первая статья (он даже о ней не знал), право на звонок, не отдавать паспорт (телефоны-то у нас уже забрали), запоминать лица и жетоны, не ругаться, не паниковать, не выходить из себя, не идти на сделки, помнить свои права; если начнут совать повестки, пускай присылают по месту регистрации (бред, конечно, но я давно понял: нужно исходить из самого сюрреалистичного развития событий), отказываться от дактилоскопии и государственного защитника, требовать своего адвоката и присутствия понятых при обыске, внимательно читать протокол, не оставлять в нем свободных мест, требовать копию и так далее.

Я знал, что все он не запомнит. Но пускай запомнит хотя бы что-нибудь. На всякий случай я спросил его полное имя, и он его назвал.

Когда нас привезли в отделение, то сразу поместили в небольшую камеру с решетками, что-то вроде временного изолятора, только просматривающегося из коридора. Выцепили нескольких человек — моего нового знакомого и еще пару девушек. Их развели по разным кабинетам. Менты суетились — значит, стоят на ушах. А так бы оставили нас в холодном автозаке часов на пять. Мусора такие приколы любят.

В коридоре я заметил нескольких фсиновцев с собаками. Из динамиков играла музыка, какое-то сатанинское танго. Они музыку поставили. Атмосфера в отделении была — Рождество в преисподней. С документами бегал какой-то задохлик в форме, видимо, новобранец. На него свалили всю бумажную работу, у старших теперь были дела поважнее.