кулаками полистали кровь стекает по лицу и недовольны полицаи потому что поцелуи проступают на подбое будто жостовская роспись мы попались оба двое нас потом объявят в розыск чтобы мы не целовались где попало с кем попало чтобы лишь фингала завязь на подбое проступала
Был — человек разумный, стал — человек разменный. Как говорили чукчи: где вас всех хоронить? Словно «Трактат о пульсе» мудрого Авиценны Вязью арабской бился да превратился в нить.
Был человек — разумный, стал человек — мазурик. Homini homo... Фразу каждый закончит сам. Радуга под запретом: только сурьма и сурик. Только тюрьма, и всюду плачут по волосам.
Сдачу получат цинком, с пухом и прахом — урны. Слаще во рту не станет, сколько ни говори: Был человек — разумный, стал человек — цензурный, Толк из него не вышел, толк у него внутри.
Пуля производит удивительные изменения в голове, даже если она попадает в задницу. Сергей Лукьяненко
Со скоростью пули меняется брошенный мир, И не увернуться, включивши режим буллет-тайма. Огромную цену за мудрость ломает Мимир, За жизнь человека не дав и макдакова дайма.
Но дай мне создатель сей Матрицы снайперский глаз, Сумел бы я выстрелить в лоб записному тирану? Пожалуй, лишь в задницу, чтобы и ботокс не спас, И не о чем было заканчивать поттериану.
Военные астры я с радостью бы променял На пару десятков букетов цветных революций И выпил бы за несчастливый малайский кинжал, И всем бы друзьям разослал баррикадные нюдсы.
Но я — на галёрке, и, как на галерах, гребу: Полжизни потратил, не выдавив даже и капли. Заглохла Суок, и толпою забуллен Тибул, И вслед кораблю уплывает мой скромный кораблик.
Мне говорили, что жить надо ныне и прис... но этот коктейль стоит больше, чем вся моя жизнь. Дорого слишком обходится эта отчизна тем, кто гоняется за чередой дешевизн.
Мне говорили, расслабься, дышать надо маткой. Мама, роди меня взад, мне тут нечем дышать! В чьи-то погадки ступив незапятнанной пяткой, я не могу невозбранно ввернуть антраша.
Мало ли, парень, чего и кому не хватает, мне говорили, к обочине жизни тесня. Тут ведь, яйца́ не разбив, и не склеить Шалтая, только болтушку на трассе, а это херня.
Так что сиди за шарманкой и чаем не швыркай, молча гляди на красивый заморский уют. Ты так боялся, что станешь планктоном, штафиркой, что превратился в одно из сердец, где плюют.
Сил больше нет, и противна остывшая «Лисма»... Дуба бы, дыбу бы, бабу бы, дыму бы мне... Ныне и присно (читайте как «лунная призма») я не хочу быть приравненным к этой стране.
Там бомбят Украину, а тут ты готовишься повеситься, потому что эта ёбаная страна дала тебе язык, на котором больше не хочется говорить, тем более писать.
Там бомбят Украину, а тут ты, выбравший неправильную профессию, проживший неправильную жизнь, и теперь враг народа — для России, просто враг — для Украины, а для себя — говно в проруби, ни украсть, ни покараулить.
Там бомбят Украину, а тут ты в замедленной съёмке распадаешься, словно дженга, из которой вынули последний опорный элемент.
Там бомбят Украину, а тут ты, который все эти даже не восемь, а значительно больше лет мечтающий, чтобы эту ёбаную страну разбомбили к херам собачьим, и тебя самого — в первую очередь. Только раньше это был абстрактный гнев, а теперь — холодное, бессильное желание.
Там бомбят Украину, а тут ты не то что из страны, а даже из города уехать не можешь, потому что ни денег, ни сил не осталось, и в день, когда у тебя не будет в кармане пачки сигарет...
потому что ни в какие перемены ты больше не веришь.