Оторванные листочки

Прошла чертова уйма дней. Сто восемьдесят. На шестом месяце беременности у младенца образуются отпечатки пальцев, почти полностью сформированы легкие, и он начинает сосать большой палец. За прошедшие шесть месяцев так много было разрушено и уничтожено. А я проехала тысячи километров. Сейчас я сижу в Тель-Авиве в ожидании хамсина. Мне почему-то очень хочется почувствовать горячий ветер пустыни. Друзья сказали, что это безумное желание, они считают, мало что может быть хуже хамсина летом.

А мне хочется им сказать: вы же не слышали вопль той женщины в начале марта, кричавшей над телами погибших детей. Я бы отдалась песчаной буре, если бы это помогло вернуть жизнь ее детям.

Вы не вели психологическую консультацию с женщиной, которая сидела на полу своей комнаты в Харькове, во время обстрела, а я говорила ей: давай почувствуем пол под ногами, стены, ты здесь, со мной, дышишь. И в этот момент мысль в голове: она может умереть в любой момент, а ты сидишь в зуме и смотришь на происходящее — как в кино.

Я заметила, что у меня появилось новое ощущение в теле. Первый раз оно возникло в самом начале войны, когда я говорила с девушкой, обратившейся ко мне за помощью. Она сидела на фоне белой стены в ярко-красной кофте, ее черные волосы были растрепаны и явно не мыты последние дни. Она с легкой усмешкой рассказывала, как различать по звуку летящие снаряды.

— Мысли о смерти успокаивают, — вдруг сказала она.

— Потому что смерть — единственное, что точно произойдет с каждым?

— Да, как будто я контролирую свою жизнь, думая о смерти.

— Я очень тебя понимаю. Даже удивительно, как сильно понимаю.

— Спасибо.

В этот момент я почувствовала, как мне в середину грудной клетки вонзился тонкий и острый клинок — и полностью вошел в меня. Острая боль задержалась на мгновение и превратилась в чувство, которое бывает на американских горках, когда ты стремительно несешься вниз и внутри все становится очень легким. Слишком легким. Любой порыв ветра может подхватить тебя и унести. Страшно. Одновременно с этим — приятно. Такое же ощущение бывает от любви.

Я любила девушку в красном в тот момент. Мне было очень больно от нашей с ней общей боли и радостно, что мы смотрим друг на друга — и понимаем.

Игра в оторванные листочки

Давай представим себя листочками на осеннем дереве. С первым порывом ветра тебя срывает с веточки и уносит прочь. Расскажи, каково это — быть оторванным листочком?

Они кричали.

Кирилл — сидя на полу своей комнаты в Москве, ежесекундно обновляя сайт визового центра Германии в надежде увидеть свободный слот для записи. Отец улетает завтра в клинику «Шарите» в Берлине. Один, потому что сейчас сложно получить визу, а Кирилл всегда проебывается. Мог ведь. Мог решить все быстрее, лучше, иначе. А не сидеть скрючившись на полу своей комнаты, откуда так спешно уехал несколько месяцев назад, опасаясь введения военного положения. Он печатал сообщения своей подруге в телеграме и тут же стирал, набирал снова. Отправил какие-то огрызки фраз. «Глупые вещи пишу. Пишу, удаляю. Все сошлось в одной точке, лютая перегрузка. Мне неловко это писать. Подбираю слова. Все сыпется из рук. А я смотрю. И действую неэффективно, недостаточно. Жалкий». «Хочешь, я тебя пожалею?» — спросила она. «Нет. Не надо. Спасибо тебе».

Да, хочу. Хочу! Только это не поможет. Что, если мой отъезд и спровоцировал опухоль отца? Что, если.