2023
**Новый год, пусть это и банально, всегда был моим любимым праздником. Семья собиралась за столом, мы весело смеялись, пили игристое, сжигали над бокалами бумажки с желаниями, обменивались подарками. Готовиться к празднику начинали с двадцатых чисел декабря. Наверное, каждый Новый год украшением дома занимался я. Под рождественские песни кропотливо измерял расстояние между ёлочными игрушками; рискуя получить синяки и ссадины, обматывал гардины мишурой. Я мог часами бродить по магазинам, разглядывая заваленные гирляндами прилавки.
Сегодня 16 января 2023 года. Я сижу в маленькой студии на окраине Санкт-Петербурга. Идет дождь. Несколько дней назад я вернулся из родного города, улицы которого утопали в снегу, а дома жалобно скулили металлическим каркасом от ночных морозов. 2023 год мы встретили, как обычно, всей семьей. Хотя привычным осталось лишь место — гостиная на первом этаже. Украшение комнаты заняло у меня меньше десяти минут. На белую елку была накинута синяя мишура, несколько голубых шариков нашли место на ее ветках. В общем-то, новогодний декор на этом закончился. Белый снег и синяя река. Неплохая цветовая гамма. Актуальная.
Дом перестал быть безопасным местом. Иррациональный страх, паника охватывали меня при виде каждой проезжающей мимо машины. Так странно. Я очень скучаю по дому, по родителям, по коту, но, понимая свою уязвимость, не хочу возвращаться. В Санкт-Петербурге никто меня не найдет. У государственной машины нет никакой информации о моем местоположении. Единственное место, где небезопасно, — здание университета, факультет политологии, где каждый день я сталкиваюсь с реальностью. Кажется, даже строки Платона многие преподаватели могут сложить в букву «Z» — и большинство студентов и студенток поверят, что древние греки предвещали «победу» Российской Федерации в этой войне. Какое-то время это бесило. Сейчас забавляет. После пары можно выйти во двор, пересказать монолог 60-летнего патриота подругам, пошутить и понять, что я не один.
Небольшая кучка первокурсников — всё, что осталось свободным от клейма «Z» на факультете политической науки. Правда, теперь нас клеймят «либералами». Будущим политологам всё равно: коммунист, либертарианец, социалист, демократ — любой человек, не поддерживающий войну, будет записан в ряды «прозападных либеральных агентов», которые ждут подходящего момента, чтобы устроить ЛГБТ-парад на Красной площади.
Дома иначе. Там нет политических дискуссий между 18-летними юношами и девушками. Но там опаснее. Крепостное право, переименованное в «регистрацию по месту жительства», делает меня уязвимым, вынужденно бездомным. Но лучше быть бездомным в съемных квартирах, чем каждое утро просыпаться с мыслью о людях, которые могут принести повестку. Страх контакта с машиной «обороны» (нападения) Российской Федерации живет во мне давно. Военкоматы, медицинские осмотры, стиль «милитари» — всё это напоминает о беспомощности отдельного человека перед лицом «высшей формы организации общественной жизни». Государства.
Начало войны открыло мне глаза. Я стал замечать постоянное присутствие государства в своей жизни. Оно диктует правила любви: ты мальчик, значит, должен любить девочку. Оно, прикрываясь справедливостью и вечным «общественным благом», может отнять у меня год жизни, заперев в казарме. Оно, желая контролировать мою жизнь, узнаёт обо мне всё. Оно вторгается в мой Новый год через экран телевизора. Паранойя. Ненависть. Беспомощность. Этот Новый год — ошибка. Нет ощущения праздника. У меня его украли. По пути в аэропорт Петербурга я представлял, что буду делать, если что-то пойдет не так, а не решал, как украсить елку и что подарить племянницам.
За новогодним столом было лишь одно правило: не говорить о политике. Такая себе цензура. Попытка сохранить хрупкую атмосферу семейного праздника. Как бы то ни было, слово мамы — закон, поэтому к полуночи я ретировался в свою комнату, чтобы не слушать байки об «укронацистах», не видеть на экране главу террористической организации, под контролем которой находится примерно 1/9 часть суши. Вспоминая ночь с 31-го на 1-е без особого усердия, можно сказать, что всё прошло гладко, все довольны, подарки получены, гирлянды зажжены… Но картонные диалоги и безуспешные попытки посмеяться говорят об обратном. Возможно, среднестатистическим русским женщинам и правда нет дела до Бучи, Артёмовска, Днепра. Они слишком устали от бесконечных дел, кризисов, счетов, разводов. Я понимаю и сочувствую. Но говорить о погоде во время войны не могу. Это как прочитать на похоронах жизнерадостную оду Ломоносова или пошлую подделку под Маяковского.
Я снова в Петербурге. И я снова скучаю по дому. Странно, но я рад, что лишен возможности уехать из России. Эмиграция отрежет меня от близких. Это страшно. Каждое мое утро начинается с просмотра новостей, с мысли о скором объявлении второй волны мобилизации, а каждый вечер заканчивается вздохом облегчения: «Ну, не сегодня…» — за которым обязательно следует: «В этом месяце точно». Эти мысли, этот сжигающий нервные клетки страх — отголоски 2022 года. Это похоже на снег в мае: зима не хочет уходить, но лето неизбежно. 2022 год тоже не хочет уходить; пока что неизвестно, когда начнётся 2023. Но его приход мы заметим обязательно. Замолчат автоматы, винтовки будут брошены на землю, взрывы закончатся, всё затихнет. И желание на Новый год у всех будет одно: лишь бы эта тишина не была свидетельством конца всего.